Неточные совпадения
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде
не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно
сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь
не спишь, стараешься для отечества,
не жалеешь
ничего, а награда неизвестно
еще когда будет. (Окидывает глазами комнату.)Кажется, эта комната несколько сыра?
Конечно, если он ученику
сделает такую рожу, то оно
еще ничего: может быть, оно там и нужно так, об этом я
не могу судить; но вы посудите сами, если он
сделает это посетителю, — это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет.
Цыфиркин. Сам праздно хлеб ешь и другим
ничего делать не даешь; да ты ж
еще и рожи
не уставишь.
Еще меньше мог Левин сказать, что он был дрянь, потому что Свияжский был несомненно честный, добрый, умный человек, который весело, оживленно, постоянно
делал дело, высоко ценимое всеми его окружающими, и уже наверное никогда сознательно
не делал и
не мог
сделать ничего дурного.
Кити
еще более стала умолять мать позволить ей познакомиться с Варенькой. И, как ни неприятно было княгине как будто
делать первый шаг в желании познакомиться с г-жею Шталь, позволявшею себе чем-то гордиться, она навела справки о Вареньке и, узнав о ней подробности, дававшие заключить, что
не было
ничего худого, хотя и хорошего мало, в этом знакомстве, сама первая подошла к Вареньке и познакомилась с нею.
Положение нерешительности, неясности было все то же, как и дома;
еще хуже, потому что нельзя было
ничего предпринять, нельзя было увидать Вронского, а надо было оставаться здесь, в чуждом и столь противоположном ее настроению обществе; но она была в туалете, который, она знала, шел к ней; она была
не одна, вокруг была эта привычная торжественная обстановка праздности, и ей было легче, чем дома; она
не должна была придумывать, что ей
делать.
Если бы Левин был теперь один с братом Николаем, он бы с ужасом смотрел на него и
еще с большим ужасом ждал, и больше
ничего бы
не умел
сделать.
— Я несогласен, что нужно и можно поднять
еще выше уровень хозяйства, — сказал Левин. — Я занимаюсь этим, и у меня есть средства, а я
ничего не мог
сделать. Банки
не знаю кому полезны. Я, по крайней мере, на что ни затрачивал деньги в хозяйстве, всё с убытком: скотина — убыток, машина — убыток.
— Слушай, пан! — сказал Янкель, — нужно посоветоваться с таким человеком, какого
еще никогда
не было на свете. У-у! то такой мудрый, как Соломон; и когда он
ничего не сделает, то уж никто на свете
не сделает. Сиди тут; вот ключ, и
не впускай никого!
— А вам разве
не жалко?
Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я знаю, вы последнее сами отдали,
еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой
еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это
делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать было больно!
Я
еще с ними поборюсь, и
ничего не сделают.
Дико и чудно показалось ему, что он мог проспать в таком забытьи со вчерашнего дня и
ничего еще не сделал,
ничего не приготовил…
Кнуров. Вы можете мне сказать, что она
еще и замуж-то
не вышла, что
еще очень далеко то время, когда она может разойтись с мужем. Да, пожалуй, может быть, что и очень далеко, а ведь, может быть, что и очень близко. Так лучше предупредить вас, чтоб вы
еще не сделали какой-нибудь ошибки, чтоб знали, что я для Ларисы Дмитриевны
ничего не пожалею… Что вы улыбаетесь?
— Нет, — сказала она. — Это — неприятно и нужно кончить сразу, чтоб
не мешало. Я скажу коротко: есть духовно завещание — так? Вы можете читать его и увидеть: дом и все это, — она широко развела руками, — и
еще много, это — мне, потому что есть дети, две мальчики. Немного Димитри, и вам
ничего нет. Это — несправедливо, так я думаю. Нужно
сделать справедливо, когда приедет брат.
— А я собралась на панихиду по губернаторе. Но время
еще есть. Сядем. Послушай, Клим, я
ничего не понимаю! Ведь дана конституция, что же
еще надо? Ты постарел немножко: белые виски и очень страдальческое лицо. Это понятно — какие дни! Конечно, он жестоко наказал рабочих, но — что ж
делать, что?
Он заставил себя
еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она
сделала,
не было, в сущности,
ничего необычного: каждая девушка хочет быть женщиной. Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало
еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он
не ночевал дома.
— Слушаюсь старших, — ответил Безбедов, и по пузырю лица его пробежали морщинки,
сделав на несколько секунд толстое, надутое лицо старчески дряблым. Нелепый случай этот, укрепив антипатию Самгина к Безбедову,
не поколебал убеждения, что Валентин боится тетки, и
еще более усилил интерес, — чем, кроме страсти к накоплению денег, живет она? Эту страсть она
не прикрывала
ничем.
Она была бледна в то утро, когда открыла это,
не выходила целый день, волновалась, боролась с собой, думала, что ей
делать теперь, какой долг лежит на ней, — и
ничего не придумала. Она только кляла себя, зачем она вначале
не победила стыда и
не открыла Штольцу раньше прошедшее, а теперь ей надо победить
еще ужас.
Белье носит тонкое, меняет его каждый день, моется душистым мылом, ногти чистит — весь он так хорош, так чист, может
ничего не делать и
не делает, ему
делают все другие: у него есть Захар и
еще триста Захаров…
— Что
еще это! Вон Пересветов прибавочные получает, а дела-то меньше моего
делает и
не смыслит
ничего. Ну, конечно, он
не имеет такой репутации. Меня очень ценят, — скромно прибавил он, потупя глаза, — министр недавно выразился про меня, что я «украшение министерства».
С полчаса он все лежал, мучась этим намерением, но потом рассудил, что успеет
еще сделать это и после чаю, а чай можно пить, по обыкновению, в постели, тем более что
ничто не мешает думать и лежа.
— Вы тоже, может быть, умны… — говорил Марк,
не то серьезно,
не то иронически и бесцеремонно глядя на Райского, — я
еще не знаю, а может быть, и нет, а что способны, даже талантливы, — это я вижу, — следовательно, больше вас имею права спросить, отчего же вы
ничего не делаете?
— Как
не верить: ими, говорят, вымощен ад. Нет, вы
ничего не сделаете, и
не выйдет из вас
ничего, кроме того, что вышло, то есть очень мало. Много этаких у нас было и есть: все пропали или спились с кругу. Я
еще удивляюсь, что вы
не пьете: наши художники обыкновенно кончают этим. Это всё неудачники!
— Вы скажите мне прежде, отчего я такой? — спросил Марк, — вы так хорошо
сделали очерк: замок перед вами, приберите и ключ. Что вы видите
еще под этим очерком? Тогда, может быть, и я скажу вам, отчего я
не буду
ничего делать.
— Да
еще мы просим сказать жителям, — продолжали мы, — чтоб они
не бегали от нас: мы им
ничего не сделаем.
Светский человек умеет поставить себя в такое отношение с вами, как будто забывает о себе и
делает все для вас, всем жертвует вам,
не делая в самом деле и
не жертвуя
ничего, напротив,
еще курит ваши же сигары, как барон мои.
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря на то что это повело за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много пострадало тогда, и страдает
еще до сих пор, от уменьшения рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но
сделать их добровольными земледельцами
не удалось: они работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже
ничего не делают.
А нечего
делать японцам против кораблей: у них, кроме лодок,
ничего нет. У этих лодок, как и у китайских джонок, паруса из циновок, очень мало из холста, да
еще открытая корма: оттого они и ходят только у берегов. Кемпфер говорит, что в его время сиогун запретил строить суда иначе, чтоб они
не ездили в чужие земли. «Нечего, дескать, им там
делать».
Мы вторую станцию едем от Усть-Маи, или Алданского селения. Вчера
сделали тридцать одну версту, тоже по болотам, но те болота
ничто в сравнении с нынешними. Станция положена, по их милости, всего семнадцать верст. Мы встали со светом, поехали
еще по утреннему морозу; лошади скользят на каждом шагу; они
не подкованы. Князь Оболенский говорит, что они тверже копытами, оттого будто, что овса
не едят.
— «Что ты, любезный, с ума сошел: нельзя ли вместо сорока пяти проехать только двадцать?» — «
Сделайте божескую милость, — начал умолять, — на станции гора крута, мои кони
не встащат, так нельзя ли вам остановиться внизу, а ямщики сведут коней вниз и там заложат, и вы поедете
еще двадцать пять верст?» — «Однако
не хочу, — сказал я, — если озябну, как же быть?» — «Да как-нибудь уж…» Я
сделал ему милость — и
ничего.
—
Ничего не требует, кроме того, чтобы мы
делали, что должно, — сказал Нехлюдов, глядя в ее красивое
еще, хотя и покрытое около глаз и рта мелкими морщинками лицо.
А ведь стоило только найтись человеку, — думал Нехлюдов, глядя на болезненное, запуганное лицо мальчика, — который пожалел бы его, когда его
еще от нужды отдавали из деревни в город, и помочь этой нужде; или даже когда он уж был в городе и после 12 часов работы на фабрике шел с увлекшими его старшими товарищами в трактир, если бы тогда нашелся человек, который сказал бы: «
не ходи, Ваня, нехорошо», — мальчик
не пошел бы,
не заболтался и
ничего бы
не сделал дурного.
«
Ничто так
не поддерживает, как обливание водою и гимнастика», подумал он, ощупывая левой рукой с золотым кольцом на безымяннике напруженный бисепс правой. Ему оставалось
еще сделать мулинэ (он всегда
делал эти два движения перед долгим сидением заседания), когда дверь дрогнула. Кто-то хотел отворить ее. Председатель поспешно положил гири на место и отворил дверь.
Зося, конечно, давно уже заметила благородные усилия Половодова, и это
еще больше ее заставляло отдавать предпочтение Лоскутову, который
ничего не подозревал. Последнее, однако,
не мешало ему на всех пунктах разбивать Половодова каждый раз, когда тот
делал против него ученую вылазку. Даже софизмы и самые пикантные bons mots [остроты (фр).]
не помогали, а Зося заливалась самым веселым смехом, когда Половодов наконец принужденно смолкал.
Полагали, впрочем, что он
делает это много-много что для игры, так сказать для некоторого юридического блеска, чтоб уж
ничего не было забыто из принятых адвокатских приемов: ибо все были убеждены, что какой-нибудь большой и окончательной пользы он всеми этими «подмарываниями»
не мог достичь и, вероятно, это сам лучше всех понимает, имея какую-то свою идею в запасе, какое-то
еще пока припрятанное оружие защиты, которое вдруг и обнаружит, когда придет срок.
— Врешь!
Не надо теперь спрашивать,
ничего не надо! Я передумал. Это вчера глупость в башку мне сглупу влезла.
Ничего не дам, ничегошеньки, мне денежки мои нужны самому, — замахал рукою старик. — Я его и без того, как таракана, придавлю.
Ничего не говори ему, а то
еще будет надеяться. Да и тебе совсем нечего у меня
делать, ступай-ка. Невеста-то эта, Катерина-то Ивановна, которую он так тщательно от меня все время прятал, за него идет али нет? Ты вчера ходил к ней, кажется?
17-го утром мы распрощались с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам. Уходя, я
еще раз посмотрел на море с надеждой,
не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер дул с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше
ничего не оставалось
делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
— А что будешь
делать? Лгать
не хочу — сперва очень томно было; а потом привыкла, обтерпелась —
ничего; иным
еще хуже бывает.
Да человек тысяча или больше: «здесь
не все; кому угодно, обедают особо, у себя»; те старухи, старики, дети, которые
не выходили в поле, приготовили все это: «готовить кушанье, заниматься хозяйством, прибирать в комнатах, — это слишком легкая работа для других рук, — говорит старшая сестра, — ею следует заниматься тем, кто
еще не может или уже
не может
делать ничего другого».
— Дмитрий
ничего, хорош:
еще дня три — четыре будет тяжеловато, но
не тяжеле вчерашнего, а потом станет уж и поправляться. Но о вас, Вера Павловна, я хочу поговорить с вами серьезно. Вы дурно
делаете: зачем
не спать по ночам? Ему совершенно
не нужна сиделка, да и я
не нужен. А себе вы можете повредить, и совершенно без надобности. Ведь у вас и теперь нервы уж довольно расстроены.
Конечно,
не очень-то приняла к сердцу эти слова Марья Алексевна; но утомленные нервы просят отдыха, и у Марьи Алексевны стало рождаться раздумье:
не лучше ли вступить в переговоры с дочерью, когда она, мерзавка, уж совсем отбивается от рук? Ведь без нее
ничего нельзя
сделать, ведь
не женишь же без ней на ней Мишку дурака! Да ведь
еще и неизвестно, что она ему сказала, — ведь они руки пожали друг другу, — что ж это значит?
— Да, — сказал статский, лениво потягиваясь: — ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело
еще не кончено, а ты уж наговорил, что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал то, чего
еще не видал; впрочем, это
ничего;
не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, — это все равно. И ты
не разочаруешься в описаниях, которые
делал по воображению; найдешь даже лучше, чем думаешь. Я рассматривал: останешься доволен.
И княгиня оставляла ее в покое, нисколько
не заботясь, в сущности, о грусти ребенка и
не делая ничего для его развлечения. Приходили праздники, другим детям дарили игрушки, другие дети рассказывали о гуляньях, об обновах. Сироте
ничего не дарили. Княгиня думала, что довольно
делает для нее, давая ей кров; благо есть башмаки, на что
еще куклы!
— Что станешь
делать с ним? Притворился старый хрен, по своему обыкновению, глухим:
ничего не слышит и
еще бранит, что шатаюсь бог знает где, повесничаю и шалю с хлопцами по улицам. Но
не тужи, моя Галю! Вот тебе слово козацкое, что уломаю его.
Песня нам нравилась, но объяснила мало. Брат прибавил
еще, что царь ходит весь в золоте, ест золотыми ложками с золотых тарелок и, главное, «все может». Может придти к нам в комнату, взять, что захочет, и никто ему
ничего не скажет. И этого мало: он может любого человека
сделать генералом и любому человеку огрубить саблей голову или приказать, чтобы отрубили, и сейчас огрубят… Потому что царь «имеет право»…
Э,
ничего!» И действительно, это
еще не очень пугало; но вопрос: «Что же он там
сделает и зачем идет?» — на этот вопрос он решительно
не находил успокоительного ответа.
— Что вы, подлецы,
ничего не сделали, да
еще, пожалуй, всю вещь испортили! Я вам голову сниму!
—
Ничего? — воскликнула Марфа Тимофеевна, — это ты другим говори, а
не мне!
Ничего! а кто сейчас стоял на коленях? у кого ресницы
еще мокры от слез?
Ничего! Да ты посмотри на себя, что ты
сделала с своим лицом, куда глаза свои девала? —
Ничего! разве я
не все знаю?
Макар
ничего не отвечал, а только загородил своею фигурой дверь, когда Авгарь поднялась и
сделала попытку вырваться из избушки. Она остановилась против него и быстро посмотрела прямо в глаза каким-то остановившимся взглядом, точно хотела
еще раз убедиться, что это он.
— Это вам так кажется, — заметил Мухин. — Пока никто
еще и
ничего не сделал… Царь жалует всех волей и всем нужно радоваться!.. Мы все здесь крепостные, а завтра все будем вольные, — как же
не радоваться?.. Конечно, теперь нельзя уж будет тянуть жилы из людей… гноить их заживо… да.